— Но это же не твой план, Малик.
— Как это?
— Это план Крестинского.
Малик на миг напрягается, но вспоминает, что через пятнадцать минут весь мир придёт к концу.
— Про Крестинского знаешь? Плохо. То есть для него плохо. Для тебя — хорошо.
— Малик, вы бы не довезли «чемодан» до Пятигорска.
— Ты о чём?
— Ты был нужен Крестинскому, чтобы забрать бомбу и вывезти её на юг. Под Пятигорском или где-то на пути вас бы встретили. Тебя бы убили, Малик. А бомбу забрали.
— Ну какой же ты псих, — говорит Малик. — Ну что ты придумываешь? Зачем Крестинскому меня убивать, если я на него работаю, если я выполняю его задания?
— Затем, что у него есть задание, которое ты не согласился бы выполнить.
— Что же это такое?
— "Ядерный чемодан" нужно было взорвать на юге Чечни. И сказать, что русские устроили геноцид. Ты бы сделал такое?
— Такого никто бы не сделал, — пальцы Малика сжимаются на автомате. — Такого бы никто никогда не сделал.
— Ты говоришь про себя. Но есть другие, и они бы сделали это. Мы как-то записали переговоры Крестинского с Акмалем. Ты же помнишь, кто такой Акмаль, да? Он человек в турецкой разведке, но работает на Крестинского. Муса, который приехал сюда с тобой, — он же не коренной чеченец, да? Он чеченец, родившийся в Турции. Кто посоветовал тебе взять его? Акмаль. Муса должен был убить тебя, Малик. И передать бомбу таким людям, которым действительно плевать, что и где взрывать. Муса сейчас там, — Бондарев махнул рукой вверх. — Он умирает, но мы успели с ним поговорить. Мне жаль, что всё так сложилось для тебя. Малик. Тебя продали, потому что с тобой слишком сложно иметь дело. Проше нанимать самоубийц за сто долларов. Крестинский ненавидит тех, кто выгнал его из России, он хочет их скомпрометировать любой ценой. Ну и ещё кавказский нефтепровод — после ядерного взрыва он уже никогда не заработает, а у Крестинского наверняка заготовлены какие-нибудь финансовые афёры на этот счёт…
— Десять минут, — усталым голосом пожилого человека произносит Малик. — И всё это кончится. Я не хочу знать, правду ты мне сказал или нет. Все это оскорбляет мой слух. Давай просто молча подождём десять минут.
— Я помолчу, — говорит Бондарев. — Но теперь и ты ответь на мой вопрос.
— Что тебе надо? — равнодушно говорит Малик.
— Расскажи мне о Химике.
Малик меняется в лице.
— Расскажи, как вы встретились в девяносто втором году. Малик хочет что-то сказать, но морщится от боли.
— Расскажи, что он тебе поручил. И как ты справился с этим поручением.
Малик смотрит на часы. Потом на Бондарева.
— Наверное, мне надо это рассказать. Это облегчит мои последние минуты в этом мире. Я однажды уже рассказывал эту историю, но я рассказал её Крестинскому, а это то же самое, что исповедаться дьяволу. Он вытягивает из людей их преступления, чтобы потом пустить в дело. Теперь я расскажу тебе, а потом мы все умрём. Наверное, в этом есть какой-то смысл.
11
Когда Малик заканчивает говорить, у них остаётся ещё три минуты. Бондарев смотрит на Малика, тот разводит руками и говорит:
— Ну да. Я это сделал. И было бы глупо сожалеть или стыдиться этого, потому что нельзя вернуться назад и все исправить. Этого нельзя исправить хотя бы потому, что я так до сих пор и не понял — зачем это было нужно Химику. Ха… Получается та же самая история, что и с Крестинским. Я совершаю поступки, но не знаю их истинного смысла. Мне и в самом деле пора умирать.
— Осталось две минуты, — говорит Бондарев, который надеется, что сумеет полностью пересказать Директору то, что сделал в девяносто втором году Чёрный Малик. Пересказать, не изменившись в лице. — Осталось две минуты, и я расскажу последнюю историю…
— Ты обещал помолчать.
— Я быстро. Пару лет назад мне пришлось преследовать на Южном Урале две ваши группы, которые тащили вот такие же «ядерные чемоданы». Одна группа тогда пропала в лесах, но вторую мы накрыли.
— Я знаю, — говорит Малик.
— Ты не можешь знать одной интересной детали. А я знаю, потому что я там был. Мы накрыли двоих ваших людей возле домика лесника. Одного убили сразу, а второму я прострелил ногу. Он упал, потом сел и, пока я бежал к нему, запустил генератор. Как и Магомед сегодня.
— Ты хочешь сказать…
— Вот именно. Он сидел напротив меня вот точно так же, как сидишь ты, а перед ним лежал на земле ящик. И он точно так же отсчитывал минуты. И когда время вышло, никакого взрыва не было. Он очень расстроился и позже перерезал себе вены. Уже в Москве. Генератор тогда сработал, но цепной реакции не было, потому что в этом типе «ядерного чемодана» радиоактивных веществ — самый минимум, чтобы едва хватило на реакцию. Радиоактивные вещества — это плутоний и тритий. У трития относительно небольшой период полураспада, то есть он быстро теряет свои свойства, и в «чемодане» уже не хватает радиоактивной массы для реакции. В армии эта проблема решается путём ежегодного техобслуживания «чемоданов», но если «чемодан» украден, то никакого техобслуживания ему не делают, и он все больше теряет свои свойства. Через три года он просто и гарантированно превращается в очень тяжёлый ящик безо всякой убойной силы.
— То есть казахи тогда нас кинули… Но ведь этот ящик, — Малик тычет автоматом в сторону лифта, — прошёл техобслуживание.
— У Левши, ты имеешь в виду…
— Не знаю у кого, но этот учёный с бородой проверял «чемодан» всякими приборами, и они показывали, что там всего достаточно…
— Осталась минута, — напомнил Бондарев. — И я никуда не убегаю, потому что я знаю, что именно сделал Левша. Он повесился, этот мастер на все руки, но у него был помощник, маленький, но все запоминающий. И он запомнил, что говорил Левша по поводу «ядерного чемодана». Левше очень понравилось, что он сделал. Он сделал обманку. «Чемодан» с начинкой из дешёвого цезия, который реагирует на все тесты, будто действительно готов взорваться, но на самом деле…
— Какая разница, — Малик уже не думает о времени. — Цезий, плутоний, пять минут, две минуты, будет взрыв, не будет взрыва… Я слишком устал, чтобы слушать всю эту чушь и дальше.
Монгол смотрит на часы и опускает руку. Время вышло. Ничего не происходит. Бондарев пожимает плечами.
— Я слишком устал, чтобы жить посреди всего этого и дальше, — говорит Малик, и Бондарев понимает смысл этой фразы.
Время вышло, и мир вокруг устоял, но лишь отчасти — Малик чётким движением подставляет себе автомат под горло и нажимает на спуск. Бондарев поспешно бьёт ногой и задевает магазин, отчего очередь уходит чуть в сторону, и Малик умирает не сразу.
Он чувствует холод и сгущающуюся темноту, из которой к нему подходят какие-то люди — женщина, мужчина… И мальчик, черноволосый мальчик, который так похож на самого Малика в детстве.
Малик протягивает к нему руку, но дрожащие пальцы повисают в воздухе, а потом падают вниз мёртвым грузом.
12
Лифт долго вытягивает их на поверхность, точнее, в верхний коридор, а уже потом через двери и люки — на воздух.
В верхних коридорах уже работают люди Конторы, кто-то из них здоровается с Бондаревым и Маратом, кто-то подмигивает маленькому мальчику, который час назад самостоятельно выбрался наверх и нашёл заплутавшие неподалёку конторские машины. Иса остаётся невозмутим, ему достаточно лежащей на плече руки Морозовой.
— Между прочим, ты так и не извинился, — напоминает Морозова Алексею.
— Успеется, — бурчит тот.
— Деревенщина невоспитанная, — говорит Морозова. — Тебя ещё учить и учить.
Бондарев спасает Алексея. Он хлопает его по плечу и говорит:
— Пойдём. Тебе надо познакомиться с Директором.
Алексей видит приближающегося Директора, видит подъезжающие машины, видит кровь на костюме и на руках Бондарева и как никогда чувствует реальность всего происходящего.
И он сам — часть этой реальности.
